Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности] - Михаил Ахманов

– Тот драммар, помимо серебряных слитков, вез благородного сокола к властительному кецалю, чьи крылья распростерты от Океана Восхода до Океана Заката. Спросил я, где тот сокол, и Выбитый Зуб просвистел, что есть в Рассветном Тумане гостевой хоган, приютивший сеннамита Хрирда и еще троих, берегущих сокола. Так где же он? Где ваш благородный сахем? Не вижу я белых перьев, не вижу зеленых глаз, не вижу знаков могущества и власти. Перед кем мне сделать жест почтения?

– Делай, - сказал Дженнак. - Я жду.

– Ты ждешь? Ну, жди, пока глаза твои не позеленеют! - арсоланец презрительно скривился. - Ты сеннамитский бык, а не сокол, и на щеках твоих можно печь лепешки!

Услыхав такое поношение вождю, Амад возмущенно фыркнул, Ирасса захохотал, а невозмутимый Уртшига потянулся левой рукой к секире, а правой - к кистеню. Взгляд же его был прикован к господину, чтоб заметить вовремя, какой тот даст приказ: то ли рассечь арсоланца от плеча до паха, то ли снести ему череп, то ли утопить в остатках рыбного соуса.

Но Дженнак, махнув своим людям, приблизился к вельможе вплотную, склонился к нему, ухватил за плечо и прошептал:

– Важен белый гусь с пестрой оторочкой, очень важен, да глаза у него на затылке; ищет он перья сокола, а когтей и клюва не видит.

В следущий миг зрачки Дженнака сверкнули изумрудной зеленью, смуглая кожа побелела, скулы приподнялись, а плосковатый нос приобрел ту изящную и строгую форму, что отличала светлорожденных потомков богов. Эта метаморфоза длилась одно мгновение, но арсоланец, судя по всему, не был гусем с глазами на затылке; он отшатнулся, сотворил священный знак, но тут же, овладев собой, принес извинения:

– Прости, светлый тар, за глупость и дерзкие слова… Имя мое Чааг Чу, а звание - Стоящий За Спиной Владыки; послан я им в сей город и жду твой драммар уже девять дней. У тебя, видно, случилась задержка в дороге? - Дождавшись утвердительного кивка Дженнака, арсоланец еще раз всмотрелся в его лицо, склонился, с почтением сложив ладони перед грудью, и пробормотал: - Воистину прав был мой повелитель, утверждая, что всех хитроумней потомки Одисса…

– Тасситы еще хитрей, - отозвался Дженнак, но Чааг Чу, покачав головой, возразил, что хитрость и хитроумие - разные вещи: одно вроде трактата об искусстве торговли, другое же - расписанные золотом Листы Арсолана. Затем он оглядел Амада, молчаливого Уртшигу и скалившего зубы Ирассу; оглядел всех и спросил:

– Ты возьмешь их с собой?

– Да.

– Но твой белокожий дикарь с волосами на губах будет слишком приметен… - Чааг Чу озабоченно нахмурился. - Нельзя ли соскоблить эту шерсть? А кожу и волосы мы выкрасим настойкой из скорлупы ореха…

Ирасса в панике схватился за свою бородку, которая у бритов считалась признаком мужественности, и Дженнак, пожалев его, сказал:

– Видишь ли, высокочтимый тар, скоблить шерсть нужно каждый день, а вместе с ней уйдет и краска. Пусть уж он останется таким, какой есть, но ходит в шлеме с защитной маской. Я бы не взял его, но человек он преданный, из лучших моих воинов, и очень хочет посмотреть на Инкалу.

– О, Инкала!.. - Чааг Чу плавным жестом поднял руки, приняв позу изумления. - Если бы тропа в Инкалу лежала через Чак Мооль, то и тогда стоило рискнуть и шагать к ней по раскаленным углям и ядовитым колючкам… Но тебе, светлый тар, не нужно скитаться в вечности; нынче же ночью мы переберемся к берегам Океана Заката, где поджидает большой плот, и через четыре дня будем в Лунных Горах. Там, во дворце над Инкалой, ты отдохнешь и встретишься с моим повелителем.

Чааг Чу недаром стоял за спиной арсоланского владыки - несмотря на важный вид и пышное одеяние, человеком он оказался энергичным и распорядительным. В результате, не успело истечь одиннадцатое кольцо, как Дженнак и его спутники уже шагали по дороге Двух Океанов, протянувшейся вдоль пролива Теель-Кусам от Лимучати до небольшого городка Боро. Тюки их были погружены на хрупкие спины двух белоснежных лам, сопровождаемых шестью арсоланскими воинами, сухопарыми и рослыми наемниками-горцами из племени шиче, одетыми в полотняные туники и сандалии. Ни шлемов, ни панцирей, кроме широких поясов из бронзовых пластин, у них не было, и несли они связки дротиков да короткие клинки непривычной формы, искривленные подобно атлийским, но со срезанными наискось концами. По мнению Дженнака, такое воинство не продержалось бы и сотни вздохов против тяжелой пехоты Одиссара и Тайонела, не говоря уж о диких тасситских всадниках, чьи орды могли остановить лишь крепкие щиты, длинные копья да громовые метатели.

Перед тем, как очутиться на приморской дороге, их процессия долго пробиралась по многочисленным и шумным площадям Лимучати, среди толп торгующих и покупающих, среди харчевен и гостевых домов, в водовороте из повозок, запряженных тапирами, лам, что шествовали неторопливой важной поступью, и носильщиков с корзинами и мешками на крепких спинах. Амад с Ирассой жадно озирались налево и направо, но Дженнак тревожился; в таком многолюдстве раздолье лазутчикам, и можно было не сомневаться, что тут их как блох на шелудивом псе. Другое дело, что видели шпионы; а видели они знатного вельможу Чаага Чу в сопровождении охранников и слуг. Двое из них были сеннамитами, а лицо третьего скрывалось под забралом - ну и что с того? Близ гавани встречались фигуры и поколоритней - например, уроженцы Перешейка, татуированные с головы до пят, майясские гадатели с плоскими скошенными черепами, горцы в козлиных шкурах или люди из Шочи-ту-ах-чилат, чьи лица были раскрашены желтой глиной. Подумав об этом, Дженнак успокаивался, но не надолго; время от времени колол ему затылок чей-то взгляд - но чей, он не мог разобраться, хоть и мелькало перед ним видение смуглого скуластого лица.

В самом начале тракта Двух Океанов высился плоский искусственный холм в два человеческих роста высотой и тысячу шагов в периметре. Над его крутыми склонами торчали стены, сильно заваленные внутрь, так что все сооружение напоминало пирамиду со срезанной верхушкой, в которой поместился целый дворец - с дороги Дженнак видел лишь его золоченые шпили, увенчанные солнечными дисками и фигурками кецалей. Минуя эту крепость, Стоящий За Спиной поклонился и произнес:

– Жилище пресветлого Аце Чантара, седьмого сына повелителя, правящего городом и всеми окрестными землями. Да будет милостив к нему Арсолан - к нему, и к братьям его, и к премудрому сагамору!

Как помнил Дженнак, владыке Державы Солнца не приходилось пенять на милости богов: был он щедро одарен потомством, имел восьмерых сыновей, выживших в поединках совершеннолетия, и четырнадцать дочерей, из коих Чолла была последней. Арсоланским же наследником, согласно обычаю, являлся младший сын Цита-Ка Чантар, которому исполнилось не меньше восьмидесяти, а это значило, что наследник приближается к зрелым годам, сочетая дар долголетия с опытом и мудростью. Но когда воссядет он на циновку власти? - промелькнула мысль у Дженнака. И воссядет ли вообще? Отец его правил Арсоланой уже полтора столетия, но, судя по всему, не торопился в Чак Мооль.